Мне часто задают такой вопрос потенциальные ученики. Вот была бы такая таблетка, чтобы съел и знаешь английский. Или укол. Или вот даже один товарищ «накреативил» такое: вставил в ухо флэшку и перекачал английский в голову. И правда, почему только еще такое не сделали, чем вообще занимаются товарищи ученые? Безобразие!
А я как раз в последнее время много занимаюсь нейронауками и всякими вещами, связанными с мозгом, и вот созрели некоторые соображения на тему «почему до сих пор нет таблетки английского и в ближайшем будущем не будет». Правда, они получились по схеме из анекдота про «семь причин, почему я ушел из монастыря» (первая причина там: «меня выгнали»). Тут тоже каждая из причин вполне достаточная, но перечислю их семь, хотя бы кратко про каждую.
1. У нас пока нет полного описания того, что знает носитель английского. Мы лингвисты занимаемся созданием такого описания и сделали уже много прорывов, но эта работа еще далека от окончания. Также непонятно, как лингвистические структуры «переводятся» в электрические сигналы в мозге (ученые называют это the mind-brain problem, или «проблема разума и мозга»).
2. Запоминанием и использованием языка занимается много разных отделов и структур мозга. Мы пока не знаем точно всю картину, но навскидку: лобная кора больших полушарий (особенно отдел Брока в левом полушарии), визуальная кора больших полушарий (в затылочной доле), слуховая кора больших полушарий (сбоку над ушами), ассоциативная кора больших полушарий, двигательная кора больших полушарий, мозжечок. Наверняка что-то еще. Например, структуры, занимающиеся эмоциями. Ведь язык может вызывать у нас положительные эмоции сам по себе, отсюда и каламбуры, и поэзия, и другие способы «играть с языком». Все вышеперечисленное – это очень приблизительный адрес; это как сказать, что Вася живет в Москве или Нью-Йорке. Вряд ли вы сможете по такому «адресу» его найти. И мы плохо умеем влиять на мозг с необходимой точностью.
3. В отличие от компьютера, в котором информация имеет форму электрических сигналов, мозг работает не только с помощью электрических импульсов, передающихся по нервным клеткам (нейронам), но и с помощью химических реакций в межклеточных промежутках, называемых синапсами. Когда к концу ответвления нейрона приходит электрический импульс, в синаптическую щель (см. картинку) выделяется специальное вещество, называемое нейромедиатор (он же нейротрансмиттер). Их много, а самые известные: дофамин, серотонин, норадреналин, ГАМК и т.д. Для обучения наиболее актуален дофамин. Молекулы нейромедиатора быстренько доплывают до следующего нейрона и соединяются на его поверхности с соответствующими рецепторами (розовые штучки на картинке ниже). То, на что мы больше всего можем влиять в мозге, это как раз вот эта «движуха» в синапсах. Поэтому напрашивается очевидное решение: «таблетка английского» должна содержать в себе нейромедиаторы, например, дофамин. Но увы! Человечество уже несколько тысячелетий разрабатывает эту технологию вброса в мозг дополнительных нейромедиаторов. Только называются они «наркотики»! Да, наркотики – от каннабиса до героина – это вещества, похожие по химической структуре на наши родные нейромедиаторы и присоединяющиеся к соответствующим рецепторам. Но наш мозг устроен так, что дополнительный вброс нейромедиаторов вызывает привыкание, и для поддержания эффекта нужно усиливать дозу. Получается зависимость. Количество дофамина, например, увеличивают амфетамин, который напрямую стимулирует выброс дофамина, и кокаин, который блокирует механизмы обратного захвата дофамина из синаптической щели. Но вряд ли вам хочется ТАКУЮ «таблетку английского», ведь вместо того, чтобы выучить язык, вы будете с дрожащими руками бежать за следующей дозой!
4. Производством, выделением и «обратным захватом» нейромедиаторов руководят в основном различные белки. Вдаваться в подробности не буду, тут все становится довольно сложно. Однако, замечу, что даже зная, какие именно белки нужны (и где именно!) для улучшения изучения языка, мы вряд ли сможем доставить эти белки в нужное место в мозге, приняв таблетку. Почему? Вспомним, что происходит, когда мы съедаем яичницу на завтрак, курицу на ланч или кусок рыбы на ужин. Правильно, полученные из пищи белки разбираются в нашем желудочно-кишечном тракте на аминокислоты, которые растаскиваются по всему организму и собираются где надо и как надо в новые, наши собственные белки. Поэтому мы не становимся ни яйцом, ни курицей, ни рыбой. И поэтому мы не сможем съесть таблетку из белковых молекул и донести эти белки в мозг.
5. Помимо проблемы переваривания белков, есть и более сложная проблема, которая постигнет нас, даже если мы попытаемся «запихать» нужные белки в нужное место в мозге в обход желудочно-кишечного тракта. Бай-бай таблетка, привет укол! Или пэтч, или спрей в нос. Но как бы мы не вводили белковые молекулы, необходимые для «перестройки и ускорения» работы синапсов, нам практически невозможно довести эти молекулы до мозга. Дело в том, что наш мозг (как любой управляющий орган) очень хорошо защищается от организма, которым он управляет, с помощью гемато-энцефалического (т.е. «кровь-мозг») барьера. Любой человек, который сталкивался с опухолями мозга, знает, как их тяжело лечить, потому что химиотерапия с трудом пробивается через этот самый гемато-энцефалический барьер. Молекулы белков, которые создают «экшен» в синапсах слишком большие, чтобы пролезть через этот гемато-энцефалический барьер.
6. А как насчет влияния на мозг при помощи электричества? Ну такая самая флэшка в ухо? Тут нас опять ждет неудача, так как многие из тех структур, на которые нам придется повлиять, находятся слишком далеко для поверхностной технологии типа ЭЭГ. Не знаю, кому захочется вместо веселых уроков с прекрасным репетитором позволить просверлить себе в черепе дырки для погружных электродов и все такое.
7. И самое главное: если у кого-то из исследователей появятся гениальные идеи о том, как можно обойти учебный процесс с помощью механического или медикаментозного вмешательства, как такое новшество будет испытываться? Все новые лекарственные препараты и технологии проходят очень жесткие до-клинические и клинические исследования, первые из которых проводятся на модельных организмах: мухах-дрозофилах, мышах, хорьках, обезьянах. А на ком мы будем испытывать нашу «таблетку английского»? Дело в том, что язык – это наше видовое «ноу-хау». Ни у каких других биологических видов нет языка: ни у пчел, ни у птиц, ни даже у шимпанзе (которые ближе всего к нам генетически). Если мышей мы можем «заразить» раком, а хорьков – человеческим гриппом, чтобы испытать на них новые лекарства, то что нам делать с языком, ведь никто кроме нас, гомо сапиенсов, не имеет биологической (читай: «генетической») предрасположенности к языку вообще, а уж к английскому тем более?
Что ж получается, от нейронауки один только пессимизм и никакой пользы? Это тоже не так. В следующем лонгриде я напишу несколько советов для изучения английского, имеющих под собой вполне нейронаучную базу.